рывами сентиментальности,
но совершенно народной, или, лучше сказать, с порывами того самого
общенародного умиления, которое так широко вносит народ наш в свое
религиозное чувство. Про чистосердечие и незлобивость его опускаю: не нам с
тобой начинать на эту тему...
III.
Чтобы закончить с характеристикой Макара Ивановича, передам
какой-нибудь из его рассказов, собственно уже из частной жизни. Характер
этих рассказов был странный, вернее то, что не было в них никакого общего
характера; нравоучения какого-нибудь или общего направления нельзя было
выжать, разве то, что все более или менее были умилительны. Но были и не
умилительные, были даже совсем веселые, были даже насмешки над иными
монахами из беспутных, так что он прямо вредил своей идее, рассказывая, - о
чем я и заметил ему: но он не понял, что я хотел сказать. Иногда трудно было
сообразить, что его так побуждает рассказывать, так что я подчас даже
дивился на такое многоглаголание и приписывал отчасти старчеству и
болезненному состоянию.
- Он - не то, что прежде, - шепнул мне раз Версилов, - он прежде был не
совсем таков. Он скоро умрет, гораздо скорее, чем мы думаем, и надо быть
готовым.
Я забыл сказать, что у нас установилось нечто вроде "вечеров". Кроме
мамы, не отходившей от Макара Ивановича, всегда по вечерам в его комнатку
приходил Версилов; всегда приходил я, да и негде мне было и быть; в
последние дни почти всегда заходила Лиза, хоть и попозже других, и всегда
почти сидела молча. Бывала и Татьяна Павловна, и хоть редко, да бывал и
доктор. С доктором я, как-то вдруг так вышло, сошелся; не очень, но по
крайней мере прежних выходок не было. Мне нравилась его как бы
простоватость, которую я наконец разглядел в нем, и некоторая привязанность
его к нашему семейству, так что я решился наконец ему простить его
медицинское высокомерие и, сверх того, научил его мыть себе руки и чистить
ногти, если уж он не может носить чистого белья. Я прямо растолковал ему,
что это вовсе не для франтовства и не для каких-нибудь там изящных искусств,
но что чистоплотность естественно входит в ремесло доктора, и доказал ему
это. Подходила, наконец, часто к дверям из своей кухни Лукерья и, стоя за
дверью, слушала, как рассказывает Макар Иванович. Версилов вызвал ее раз
из-за дверей и пригласил сесть вместе с нами. Мне это понравилось; но с
этого разу она уже перестала подходить к дверям. Свои нравы!
Помещаю один из рассказов, без выбору, единственно потому, что он мне
полнее запомнился. Это - одна история об одном купце, и я думаю, что таких
историй, в наших городах и городишках, случается тысячами, лишь бы уметь
смотреть. Желающие могут обойти рассказ, тем более что я рассказываю его
слогом.
IV.
"А было у нас в городе Афимьевском, скажу теперь, вот како чудо. Жил
купец, Скотобойников прозывался, Максим Иванович, и не было его богаче по
всей округе. Ситцевую фабрику построил и рабочих несколько сот содержал; и
возмнил о себе безмерно. И надо так сказать, что уже все ходило по его
знаку, и само начальство ни в чем не препятствовало, и архимандрит за
ревность благодарил: много на монастырь жертвовал и, когда стих находил,
очень о душе своей воздыхал и о будущем веке озабочен был немало. Вдов был и
бездетен; про супругу-то его был слух, что у
но совершенно народной, или, лучше сказать, с порывами того самого
общенародного умиления, которое так широко вносит народ наш в свое
религиозное чувство. Про чистосердечие и незлобивость его опускаю: не нам с
тобой начинать на эту тему...
III.
Чтобы закончить с характеристикой Макара Ивановича, передам
какой-нибудь из его рассказов, собственно уже из частной жизни. Характер
этих рассказов был странный, вернее то, что не было в них никакого общего
характера; нравоучения какого-нибудь или общего направления нельзя было
выжать, разве то, что все более или менее были умилительны. Но были и не
умилительные, были даже совсем веселые, были даже насмешки над иными
монахами из беспутных, так что он прямо вредил своей идее, рассказывая, - о
чем я и заметил ему: но он не понял, что я хотел сказать. Иногда трудно было
сообразить, что его так побуждает рассказывать, так что я подчас даже
дивился на такое многоглаголание и приписывал отчасти старчеству и
болезненному состоянию.
- Он - не то, что прежде, - шепнул мне раз Версилов, - он прежде был не
совсем таков. Он скоро умрет, гораздо скорее, чем мы думаем, и надо быть
готовым.
Я забыл сказать, что у нас установилось нечто вроде "вечеров". Кроме
мамы, не отходившей от Макара Ивановича, всегда по вечерам в его комнатку
приходил Версилов; всегда приходил я, да и негде мне было и быть; в
последние дни почти всегда заходила Лиза, хоть и попозже других, и всегда
почти сидела молча. Бывала и Татьяна Павловна, и хоть редко, да бывал и
доктор. С доктором я, как-то вдруг так вышло, сошелся; не очень, но по
крайней мере прежних выходок не было. Мне нравилась его как бы
простоватость, которую я наконец разглядел в нем, и некоторая привязанность
его к нашему семейству, так что я решился наконец ему простить его
медицинское высокомерие и, сверх того, научил его мыть себе руки и чистить
ногти, если уж он не может носить чистого белья. Я прямо растолковал ему,
что это вовсе не для франтовства и не для каких-нибудь там изящных искусств,
но что чистоплотность естественно входит в ремесло доктора, и доказал ему
это. Подходила, наконец, часто к дверям из своей кухни Лукерья и, стоя за
дверью, слушала, как рассказывает Макар Иванович. Версилов вызвал ее раз
из-за дверей и пригласил сесть вместе с нами. Мне это понравилось; но с
этого разу она уже перестала подходить к дверям. Свои нравы!
Помещаю один из рассказов, без выбору, единственно потому, что он мне
полнее запомнился. Это - одна история об одном купце, и я думаю, что таких
историй, в наших городах и городишках, случается тысячами, лишь бы уметь
смотреть. Желающие могут обойти рассказ, тем более что я рассказываю его
слогом.
IV.
"А было у нас в городе Афимьевском, скажу теперь, вот како чудо. Жил
купец, Скотобойников прозывался, Максим Иванович, и не было его богаче по
всей округе. Ситцевую фабрику построил и рабочих несколько сот содержал; и
возмнил о себе безмерно. И надо так сказать, что уже все ходило по его
знаку, и само начальство ни в чем не препятствовало, и архимандрит за
ревность благодарил: много на монастырь жертвовал и, когда стих находил,
очень о душе своей воздыхал и о будущем веке озабочен был немало. Вдов был и
бездетен; про супругу-то его был слух, что у