его характера: тогда и смех такого человека, весьма
вероятно, мог бы перемениться к лучшему. Смехом иной человек себя совсем
выдает, и вы вдруг узнаете всю его подноготную. Даже бесспорно умный смех
бывает иногда отвратителен. Смех требует прежде всего искренности, а где в
людях искренность? Смех требует беззлобия, а люди всего чаще смеются злобно.
Искренний и беззлобный смех - это веселость, а где в людях в наш век
веселость, и умеют ли люди веселиться? (О веселости в наш век - это
замечание Версилова, и я его запомнил.) Веселость человека - это самая
выдающая человека черта, с ногами и руками. Иной характер долго не
раскусите, а рассмеется человек как-нибудь очень искренно, и весь характер
его вдруг окажется как на ладони. Только с самым высшим и с самым счастливым
развитием человек умеет веселиться сообщительно, то есть неотразимо и
добродушно. Я не про умственное его развитие говорю, а про характер, про
целое человека. Итак: если захотите рассмотреть человека и узнать его душу,
то вникайте не в то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет,
или даже как он волнуется благороднейшими идеями, а высмотрите лучше его,
когда он смеется. Хорошо смеется человек - значит хороший человек.
Примечайте притом все оттенки: надо, например, чтобы смех человека ни в
каком случае не показался вам глупым, как бы ни был он весел и простодушен.
Чуть заметите малейшую черту глуповатости в смехе - значит несомненно тот
человек ограничен умом, хотя бы только и делал, что сыпал идеями. Если и не
глуп его смех, но сам человек, рассмеявшись, стал вдруг почему-то для вас
смешным, хотя бы даже немного, - то знайте, что в человеке том нет
настоящего собственного достоинства, по крайней мере вполне. Или, наконец,
если смех этот хоть и сообщителен, а все-таки почему-то вам покажется
пошловатым, то знайте, что и натура того человека пошловата, и все
благородное и возвышенное, что вы заметили в нем прежде, - или с умыслом
напускное, или бессознательно заимствованное, и что этот человек непременно
впоследствии изменится к худшему, займется "полезным", а благородные идеи
отбросит без сожаления, как заблуждения и увлечения молодости.
Эту длинную тираду о смехе я помещаю здесь с умыслом, даже жертвуя
течением рассказа, ибо считаю ее одним из серьезнейших выводов моих из
жизни. И особенно рекомендую ее тем девушкам-невестам, которые уж и готовы
выйти за избранного человека, но все еще приглядываются к нему с раздумьем и
недоверчивостью и не решаются окончательно. И пусть не смеются над жалким
подростком за то, что он суется с своими нравоучениями в брачное дело, в
котором ни строчки не понимает. Но я понимаю лишь то, что смех есть самая
верная проба души. Взгляните на ребенка: одни дети умеют смеяться в
совершенстве хорошо - оттого-то они и обольстительны. Плачущий ребенок для
меня отвратителен, а смеющийся и веселящийся - это луч из рая, это
откровение из будущего, когда человек станет наконец так же чист и
простодушен, как дитя. И вот что-то детское и до невероятности
привлекательное мелькнуло и в мимолетном смехе этого старика. Я тотчас же
подошел к нему.
III.
- Садись, присядь, ноги-то небось не стоят еще, - приветливо пригласил
он меня, указав мне на место подле себя и все продолжая смотреть мне в лицо
вероятно, мог бы перемениться к лучшему. Смехом иной человек себя совсем
выдает, и вы вдруг узнаете всю его подноготную. Даже бесспорно умный смех
бывает иногда отвратителен. Смех требует прежде всего искренности, а где в
людях искренность? Смех требует беззлобия, а люди всего чаще смеются злобно.
Искренний и беззлобный смех - это веселость, а где в людях в наш век
веселость, и умеют ли люди веселиться? (О веселости в наш век - это
замечание Версилова, и я его запомнил.) Веселость человека - это самая
выдающая человека черта, с ногами и руками. Иной характер долго не
раскусите, а рассмеется человек как-нибудь очень искренно, и весь характер
его вдруг окажется как на ладони. Только с самым высшим и с самым счастливым
развитием человек умеет веселиться сообщительно, то есть неотразимо и
добродушно. Я не про умственное его развитие говорю, а про характер, про
целое человека. Итак: если захотите рассмотреть человека и узнать его душу,
то вникайте не в то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет,
или даже как он волнуется благороднейшими идеями, а высмотрите лучше его,
когда он смеется. Хорошо смеется человек - значит хороший человек.
Примечайте притом все оттенки: надо, например, чтобы смех человека ни в
каком случае не показался вам глупым, как бы ни был он весел и простодушен.
Чуть заметите малейшую черту глуповатости в смехе - значит несомненно тот
человек ограничен умом, хотя бы только и делал, что сыпал идеями. Если и не
глуп его смех, но сам человек, рассмеявшись, стал вдруг почему-то для вас
смешным, хотя бы даже немного, - то знайте, что в человеке том нет
настоящего собственного достоинства, по крайней мере вполне. Или, наконец,
если смех этот хоть и сообщителен, а все-таки почему-то вам покажется
пошловатым, то знайте, что и натура того человека пошловата, и все
благородное и возвышенное, что вы заметили в нем прежде, - или с умыслом
напускное, или бессознательно заимствованное, и что этот человек непременно
впоследствии изменится к худшему, займется "полезным", а благородные идеи
отбросит без сожаления, как заблуждения и увлечения молодости.
Эту длинную тираду о смехе я помещаю здесь с умыслом, даже жертвуя
течением рассказа, ибо считаю ее одним из серьезнейших выводов моих из
жизни. И особенно рекомендую ее тем девушкам-невестам, которые уж и готовы
выйти за избранного человека, но все еще приглядываются к нему с раздумьем и
недоверчивостью и не решаются окончательно. И пусть не смеются над жалким
подростком за то, что он суется с своими нравоучениями в брачное дело, в
котором ни строчки не понимает. Но я понимаю лишь то, что смех есть самая
верная проба души. Взгляните на ребенка: одни дети умеют смеяться в
совершенстве хорошо - оттого-то они и обольстительны. Плачущий ребенок для
меня отвратителен, а смеющийся и веселящийся - это луч из рая, это
откровение из будущего, когда человек станет наконец так же чист и
простодушен, как дитя. И вот что-то детское и до невероятности
привлекательное мелькнуло и в мимолетном смехе этого старика. Я тотчас же
подошел к нему.
III.
- Садись, присядь, ноги-то небось не стоят еще, - приветливо пригласил
он меня, указав мне на место подле себя и все продолжая смотреть мне в лицо